|
Подводная лодка типа К-129 |
Океан и любовь. Без этой любви, без
верности не было наверное ни настоящего флота, ни
настоящих
моряков. Женщины, России. Их верность останется с
теми, для кого океан навсегда стал домом. Корабли
должны возвращаться, хотя бы потому, что их ждут и
ждать будут всегда. Статья Николая Черкашина о
тех, кто не вернулся из боевого похода, о верности
их жён и об откровенном цинизме политработников
и руководителей нашего государства.
И все-таки она это сделала! И пусть на это ушло 27
лет. Она пришла на его могилу, наверное, самую
глубокую в мире, и бросила цветы над бездной в
пять километров, где в стальном саркофаге
затонувшей субмарины лежал, как живой, с
несвернувшейся в жилах кровью ее муж Саша
Журавин, Александр Михайлович, капитан 2-го ранга,
старший помощник командира подводной лодки К-129.
Беда случилась в самый радостный весенний
праздник - 8 Марта. Год 1968. В тот день К-129,
крейсировавшая
в северной части Тихого океана, в районе
Гавайских островов, не вышла на контрольный
сеанса связи. Что с ней случилось, никто не скажет
точно и по сию пору. Ветеран морской разведки
контр-адмирал А.Штыров считает, что под советскую
лодку, шедшую в полуподводном положении,
поднырнула американская атомарина
“Суордфиш” и нечаянно задела рубкой днище
нашего ракетоносца, отчего К-129, получила
пробоину в прочном корпусе, камнем пошла в
океанскую пучину. Смерть девяноста восьми
человек была практически мгновенной: за
трехсотметровой отметкой чудовищное забортное
давление взломало отсеки. На грунт
пятикилометровой впадины корабль уже опустился
с бездыханным экипажем.
| Карта западной части Тихого океана с предпологаемым местом гибели К-129 |  |
Вдова старпома Журавина Ирина Георгиевна живёт в
Москве за Речным вокзалом.
- В последний раз мы виделись с Сашей в аэропорту
Петропавловска. Я улетала во Владивосток, а он
провожал меня. Через несколько суток его лодка
должна уйти в “автономку”. Он всё
предчувствовал. Он будто знал, что мы никогда
больше не увидимся. Из всех провожающих, он один
пробился на лётное поле и подбежал к самолету. Я
смотрела на него сквозь стекло иллюминатора и
вздела слезы в его глазах. Я испугалась.
испугалась за себя. Подумала: раз он так
прощается, значит, не долечу, самолёт разобьётся.
А вышло наоборот. Она и сейчас не может простить
себе такого страха за себя.
- Я точно знаю, когда они погибли,- поглаживает
эбонитовую модель К-129 Ирина Георгиевна. - Не 8
марта, а на сутки раньше. В то день со мной
творилось что-то странное. Я беспричинно лила
слёзы, меня сотрясала нервная дрожь. Состояние,
близкое к истерике, хотя я всегда умею держать
себя в руках, за что и прозвали “железной леди”
Я работала в крайисполкоме и сразу же пошла по
начальству выяснить, что случилось.
Начальство прятало глаза и отделывалось ми
фразами, мол, ничего страшного, выяснится,
неполадки со
связью.. Но сердце-то не обманешь.
И она не обманывалась.
Сгинувшую в океане К-129 корабли и самолеты искали
несколько недель. Единственное, что обнаружили, -
огромное соляное пятно. Взяли пробы - соляр
советский, такой, каким заправляли подводные
лодки.
Конечно же, жены погибших подводников слетелись
со всего Союза в Петроповловск, в поселок
Рыбачий, в родной гарнизон. Ждали, внимая каждой
весточке из района поиска, верили и не верили в
судьбу, в Бога, в счастливый случай, в
невероятное. Пели на печальных своих посиделках
песню, написанную лодочным поэтом:
И чайки сразу не поверят,
Когда сквозь утренний туман
Всплывет вдруг “Ка-сто двадцать девять”,
Подмяв под корпус Океан...
Но К-129 не всплыла. И женщины потихоньку
стали разъезжаться. Авиабилеты с Камчатки на
Большую землю всегда были в цене. Но никаких
пособий семьям пропавших без вести моряков не
выплачивалось. Офицеры дивизии, куда входила
лодка, пустили по кругу фуражку, - кто сколько
сможет.
Улетела и Ирина Георгиевна - во Владивосток, в
штаб Тихоокеанского флота - искать правда и
справедливости. В Петропавловском загсе вдовам
подводников выдали “Свидетельства о смерти” с
издевательской записью - “считать умершим”.
От этой подловатой чиновной записи пошли многие
житейские проблемы обезглавленных подводницких
семей. Никаких льгот, никаких скидок, никакого
государственного участия... Мало ли кого можно
“считать умершим”?
Многие убитые горем смирились и с этой записью, и
со своей участью. Лишь Журавина мириться не
стала. Писала, звонила, ходила, требовала...
Записалась на прием к командующему
Тихоокеанским флотом. Вышел мичман-адъютант,
сказал, что готов передать суть ее проблемы
адмиралу, которому некогда принимать всех
подряд... Ну, она взорвалась, высказала мичману
насчет “всех” и “подряд”...
Ушли годы на то, чтобы “умерших” моряков
признали “погибшими при исполнении служебных
обязанностей”. Этого она добилась, Журавина.
Ее скорбный статус “вдовы подводника” никак не
вписывался в лучезарное бытие народа-строителя,
устремленного к высотам коммунизма. Помнить о
катастрофах и иных бедах было не велено. А она
помнила. Она ничего не хотела забывать. Таких
опасались и чурались. Угодны были беспамятные.
- Они погибли не по своей вине! - утверждала и
утверждает Ирина Георгиевна. - В тот поход должна
была идти другая лодка, но ее признали
небоеготовной. И тогда срочно, чтобы не срывать
график выхода кораблей на боевую службу,
выпроводили в океан К-129, экипаж которой еще не
успел как следует отдохнуть после только что
законченной “автономки”. Я никогда не видела
Сашу в таком мрачном настроении. Он даже написал
завещание на вклад в сберкассе... “Мало ли что...”
- сказал он. И других офицеров угнетало общее
безысходное настроение: “Не вернемся”. А ведь
экипаж был лучшим в дивизии. И командир - капитан
1-го ранга Владимир Иванович Кобзарь считался
опытнейшим командиром-подводником на
Тихоокеанском флоте.
О муже скажу словами его бывшего подчиненного
контр-адмирала Валерия Алексина: “О нем трудно
рассказывать. Его надо было видеть и знать. Это
был блестящий морской офицер! Никого даже близко
похожего на него я с тех пор больше уже не видел
(из нескольких тысяч командиров кораблей и
соединений, прошедших передо мной за 24 последних
года). Тяжело, когда гибнут товарищи. Но гибель
Журавина я переживал тяжелее всего. В течение
нескольких лет после этого я встречался с ним в
разных ситуациях во сне и просыпался с
рыданиями”.
Прошло шесть лет с того черного дня, и для Ирины
Георгиевны начался новый круг хождения по мукам.
Она узнала, что в поселке , в котором служили
камчатские подводники, открывается памятник
экипажу К-129. Никаких приглашений и извещений.
Открыли втихаря, и все. Город закрытый, просто так
не приедешь. Да и путь неблизкий - через всю
Россию. Стала она снова обивать пороги, писать
письма: “Дайте возможность хоть памятнику
поклониться”. Казенные бумаги приходили с
разными канцелярскими словесами, но смысл был
один - “не положено”. Почему не положено? Это не
укладывалось ни в голове, ни в сердце. Это и
сейчас, когда ничему уже не удивляешься,
поражает. Товарищи флотские политработники,
инженеры человеческих душ, это же вашими руками
начертаны все эти чудовищные отказы. И кому -
вдове флотского офицера, погибшего, выполняя
задание социалистической Родины! Не положено ей
побывать у памятника мужу и разделившим с ним
смерть товарищам?! Кто и когда такое “не
положил”?!
Чем больше она билась за очевиднейшее свое право,
тем резче приходили ответы: “Вам неоднократно
сообщалось...” Нельзя. Не положено. Закрытый
гарнизон. И точка.
- Но я же жила в этом закрытом гарнизоне, когда был
жив муж! Почему же нельзя приехать туда после его
гибели?
Объяснялось все просто, ведомство не хотело
портить свой парадный мундир чёрными крестами
катастроф. Ведомство хотело красиво рапортовать,
а “факты гибели” портили реноме. "Факт
гибели” надо было побыстрее хоронить в
секретных архивах. А эта неуемная Журавина
звонила во все колокола и писала во все
инстанции. “Склочница! Ставит свои интересы выше
государственных! - гневались политработники) в
адмиральских погонах. - Подрывает
политико-моральные состояние личного состава”.
И нашли соломоново решение: доску со списком
членов экипажа К-129 с памятника снять! Чтоб не
давать повода всяким там журавиным рваться в
закрытый гарнизон и смущать покой военных
моряков, всегда готовым выполнить любой приказ
партии и правительства! Доску сняли.
“Железная леди” все равно приехала. Прилетела
за свой счет. Прорвалась! И сына Мишу с собой
взяла. Приняли их моряки в Рыбачьем радушно, без
оглядки на политотдел. Жили в семье офицера
Алексина, служившего некогда штурманом на К-129.
Впоследствии, став Главным штурманом ВМФ,
контр-адмирал Валерий Иванович Алексин сделает
много для увековечения памяти К-129. Но это уже
будет в “эпоху гласности”. А тогда он рисковал
карьерой, принимая возмутительницу
адмиральского спокойствия. Шел 1977 год...
Памятник Журавиной понравился - нестандартный...
Волна разбивается об обелиск, как о ствол
перископа. На гребне - голова моряка в бескозырке.
И хотя местные политработники уверяли ее, что это
собирательный образ, что это памятник всем
морякам, не вернувшимся домой, она-то знала, кому
этот памятник. Вся Камчатская флотилия собирала
деньги на монумент экипажу К-129. А сооружая его
военные строители и студенты из Пскова и
Новгорода. Он и сейчас стоит. И доску с именами
вернули. В 1974 году Ирина Георгиевна работала на
таможне в Шереметьеве. Однажды, листая изъятый у
пассажира американский журнал, наткнулась на
заметку про “свою” лодку. Потом сотрудники
принесли запрещенный “Лайф”, а там тоже до
острой боли знакомый номер - “К-129”. И еще журнал,
и еще... Весь мир облетела сенсация: американское
судно-платформа “Челенджер Гломэр” подняло с
глубины в 5 000 метров затонувшую советскую
подлодку. При подъеме корпус субмарины,
пролежавший на грунте шесть лет, переломился, и
гидравлических клешнях- захватах осталась
только носовая часть корабля - два отсека, из
которых на Гаваях потом извлекли шесть
замечательно сохранившихся тел.
Эта новость резанула по чуть было затянувшийся
душевной ране. Ирина Георгиевна написала
прошение своему начальству и КГБ о разрешении
сделать ксерокопии с заметок и статей о К-129 в
иностранных журналах. Ей разрешили. Так она
узнала то, чего не знал никто из
соотечественников: советские власти отказались
принять от американской стороны тела погибших
подводников, заявив, что “у нас все подводные
лодки находятся в своих базах”. А эта, с красными
звездами на крышках торпедных аппаратов, с
красными звездочками на пилотках мертвецов”,
вроде как неопознанный гидросферный объект. Мало
ли что можно поднять со дна великого океана?!
Для Журавииой это был еще один удар. Она успела
поверить, что среди этих поднятых шести - Саша.
Репортеры писали об офицере и пяти матросах...
Всех их снова предали океану в стальном
контейнере, накрыв его советским военно-морским
флагом и исполнив перед погребением гимны СССР и
США. Девятнадцать лет спустя она увидит эту
печальную церемонию своими глазами: шеф ЦРУ
передаст президенту России кассету с
видеозаписью.. И она, и мы все услышим с
телеэкрана слова пастора, с трудом
выговаривавшего русские слова.
Теперь она хлопотала только об одном: разрешите
родственникам погибшим побывать в точке гибели
К-129. “Зачем?” - недоумевали чиновники. “Венки на
воду опустить. Слезу обронить над океанской
могилой”.
Дорогое удовольствие, смекали начальники. А
вслух говорили: “Уймитесь, Ирина Геогриевна!
Туда две недели ходу. Это ж не круиз Средиземному,
душу из вас вынет”. -“Пусть вынет. Дойдём”.
Тогда в ход шли другие аргументы, вплоть до
туманных обещаний насчёт оказии с попутными
плавсредствами.
Но никакие плавсредства в “точку К” не спешили.
Шли годы. Ирина Георгиевна, объединившись с сыном
погибшего инженер-механика К-129 Игорем Ореховым,
упрямо напоминали о своей просьбе, о своём долге,
о своем праве. Менялись главкомы, менялись
генсеки. Неизменной оставалась лишь резолюция на
всех её
слёзных мольбах. - “Это невозможно”. .
А туг новый удар, да такой, что и мужчине со
стальными нервами не устоять: умер сын Миша,
нахватавшись радиоактивных доз в курчатовсхом
институте, где работал после распределения. Все!
Смирись и забудь про все... Не надо тебе рваться в
океан, неуемная душа. Есть у тебя и в Москве
черный камень, где можно поплакать. Отныне дорога
тебе от порога только в церковь дана кладбище,
где сквозь мраморную плиту проступают лица сына
и отца.
Могила наполовину символическая, но над ней два
самых дорогих имени... И все же ее святые слезы
проточили даже чиновный камень. Позвонили из
Главного штаба ВМФ: - Есть оказия, Ирина
Георгиевна. Собирайтесь, если не передумали. И
она, в немалых годах, собралась на край света, в
океанский поход живо, как матрос-первогодок.
Отряд кораблей Тихоокеанского флота уходил на
Гавайские острова по приглашению американской
стороны на празднование 50-летия общей Победы над
фашизмом. -Журавиной нашли местечко на танкере,
сопровождавшем отряд как заправщик. Там в
составе гражданской команды было несколько
женщин. С ними она и делила тяготы нелегкого
океанского плавания: чистила картошку, штопала,
шила, помогала, чем могла, чтобы не чувствовать
себя пассажиркой. Вместе с ней шел и полуслепой -
инвалид по зрению - сын лодочного
инженера-механика Игорь Орехов.
Флагман отряда специально отклонился от
генерального курса, чтобы пройти над точкой
гибели К-129. Все было честь по чести: впервые за 27
лет здесь приспустили флаги, выстроили по
большому сбору экипажи в белых форменках,
опустили на расходившиеся волны венок с лентой.
Вцепившись в леера, чтобы удержаться в качку,
стояла на свежем океанском ветру немолодая
женщина. Никто не знал что это она, ее сердце, ее
верность заставили повернуть все эти мощные
корабли-красавцы и лечь на курс, приложенный ее
любовью.
Она пришла к нему. Их разделяли не тысячи верст, а
всего лишь пять километров глубины. Что она ему
шептала, о чем молилась в ту минуту, знают лишь
Небо и Океан.
И все-таки она пришла к нему всем смертям назло,
всем казенным отпискам вопреки. Пришла, и ее
цветы проплыли над его кораблем-саркофагом. Она
взяла в бутылочку воды из этой роковой, из этой
проклятой точки. А потом схоронила эту толику
моря в той сыновней могиле на Пятницком кладбище.
Вот и вся история.
И пусть кто-нибудь скажет, что в XX веке не было
такой любви, перед которой стихали океаны. Была. И
есть. Ирина и Александр Журавины.
Да соединятся когда-нибудь ваши души над нашей
жестокой землей, над нашим Великим океаном.
Николай ЧЕРКАШИН Газета "Двое"
В начало